Посты с тэгом: Торговля

Начало этой истории мы рассказывали в статье «Как мы выиграли суд по защите сделки от оспаривания», поэтому здесь напомним только основы.

Александр был учредителем и директором компании «Рив Гош» (еще раз — не парфюмерия). В какой-то момент он продал свою долю, но остался на посту генерального директора.

В период, когда Александр был у штурвала, компанией была открыта возобновляемая кредитная линия с «Транснациональным банком», который обеспечивал возможность закупки товара под залог этого самого товара. Но в апреле 2015 года у банка отозвали лицензию и пришло АСВ, которое выставило требование о немедленном погашении кредита.

В общей сложности наш будущий клиент руководил компанией с августа 2014 по сентябрь 2016. Затем был назначен новый руководитель, а еще позднее — собственник бизнеса принял решение о ликвидации бизнеса, после чего нарисовал кредитора, задолженность и подал на банкротство.

Как обычно, работа началась с аналитики. Так и что же нам вменяли:

Неподача заявления о банкротстве. По мнению ключевого кредитора — банка в лице АСВ, заявление о признании «Рив Гош» банкротом должно было быть подано еще в декабре 2015 года. Причина — невозможность обслуживать долг перед банком. Соответственно, ген. дир, действовавший в тот период, а также последующий директор должны быть привлечены к субсидиарке.

Непередача документов. Заявитель указал, что Александр не передал документы бухгалтерского учета новому директору Екатерине. А та в свою очередь не донесла документы до ликвидатора — Татьяны.

Именно по этой причине, помимо двух директоров, к субсидиарке привлекали еще и ликвидатора — Татьяну.

Сделки, причинившие убытки кредиторам. Если два предыдущих основания были расписаны достаточно грамотно и аргументировано, то здесь КУ (который, кстати, читает наш блог) поленился.

Если утрировать, то данное основание было упомянуто в формате: «Вот есть такие-то статьи в главе lll.1 закона о банкротстве. Считаем, что сделки из этой главы точно есть за кем-то из привлекаемых, так что привлеките по нему кого-нибудь, пжлст». Т. е. о самих сделках не было сказано вообще ничего. Ни что это за сделки, ни каким образом они причинили ущерб, ни были ли они убыточными или совершенными по нерыночной цен…

В целом, требования конкурсного управляющего имели право на жизнь:

В первом случае — неподача заявления о банкротстве — показатель наличия долга перед банком мог быть расценен судом как субъективный показатель неплатежеспособности. Учитывая, что все складские запасы находились в залоге у банка, кредитор мог легко обратить на них взыскание — нет товара, нет бизнеса.

Но не будем углубляться — как доказывают момент неплатежеспособности, мы это подробно освещали в статье “Признаки банкротства юридического лица”

По второму основанию — непередача документов — требования также были аргументированы: по закону у конкурсного управляющего нет запрета на истребование документов у предыдущих директоров, а значит, доказывать обратное и снимать его обвинения в сокрытии документов предстояло нам (в силу работающей презумпции вины).

А вот третье основание — сделки, причинившие убытки кредиторам — было явно дохленьким. По таким основания надо четко расписывать, какая именно сделка причиняла ущерб, каким образом она это делала и в каком размере причинен ущерб. Оптимально, если размер ущерба будет подкрепляться мнением третьих лиц-экспертов.

Самый простой пример, как кредиторам надо делать правильно:

• в преддверии банкротства должник продал Бентли №…;
• имущество выбыло по цене 5 руб.;
• тем не менее, рыночная цена такого имущества 20 руб.;
• оценка рыночной стоимости подтверждается отчетом оценщика;
• таким образом, должнику причинен ущерб в размере 15 руб., что привело к невозможности удовлетворить требования кредиторов.

В нашем случае, такой логической цепочки доказано не было. Больше о порядке оспаривания того же же ДКП вы найдете в статье «Можно ли оспорить договор купли-продажи?»

По неподаче заявления о банкротстве. Раз оппонент доказывает субъективный признак неплатежеспособности, будет правильно установить объективную истину: а действительно ли компания не имела возможности погасить банковский кредит?

И мы сделали фин. анализ бизнеса. Что-что, а делать и применять его на практике мы умеем. Подробнее об этом см. «Финансовый анализ при банкротстве».

И картина нарисовалась более чем оптимистичная: у «Рив Гош» не то, что не было признаков неплатежеспособности — компания цвела. Складские запасы превышали размер банковского кредита, деньги на счетах и дебиторка позволяли рассчитаться со всеми остальными кредиторами. По данным бухгалтерского учета, компания была прибыльной, выручка росла от квартала к кварталу.

По фин. анализу видно, что объективная дата неплатежеспособности возникла уже после увольнения нашего клиента из компании и была вызвана совершенно другими причинами.

И самое интересное: складские запасы дожили аж до конкурсного производства и были переданы управляющему на сумму 21 млн руб. Учитывая, что сумма всех долгов составляет 40 млн, а алкоголь имеет достаточно большой срок хранения, то у кредиторов были хорошие шансы вернуть хотя бы половину своих долгов. Но…

Но тут подсуетился конкурсный управляющий, и алкоголь испарился… В том смысле, что исчез, пропал, был выпит или потерялся — об этом история умалчивает.

Этого залогодержатель АСВ простить не смог и подал заявление об отстранении конкурсного управляющего от ведения процедуры и взыскания с него убытков. Но это уже другая история, которая интересует нас лишь как доказательство, что компания была «живая» и входила в банкротство с активами.

По непередаче документов. В законе нет требования, что предыдущий директор обязан передавать документы новому директору по акту приема-передачи или каким-то иным регламентированным способом. Ключевое, что здесь имеет значение — есть ли возражения у нового директора. Если их нет и компания продолжает вести экономическую и хозяйственную деятельность, значит, документы переданы в полном объеме. Это первое.

Второе — если уж суду так нужен акт, никто не запрещает подписать его «задним» числом. Более того, можно указать реальную дату подписания, даже если это происходит в разгар субсидиарки. Опять же — какая разница, когда он подписан, если обе стороны не отрицают факта передачи документов.

Собственно, мы подготовили акт, а заказчик подписал его со своим преемником.

К слову, как директору отбиться от обвинения в непередаче документов, мы уже рассказывали в рамках нашей ежемесячной рубрики «Ответ на вопрос читателя». Такие разборы мы присылаем только подписчикам нашей рассылки. Если вы с нами недавно, оставьте ниже свою почту, и мы скинем это письмо:

По сделкам. С одной стороны, заявитель сослался только на статью закона без конкретизации сделок и размера ущерба от их совершения. Но мы на всякий случай решили перестраховаться и в отзыве расписали еще и по этому основанию. Потому что в суде можно ожидать чего угодно.

И на десерт: наше любимое — все три основания не подлежат применению потому, что пропущен годичный срок исковой давности. Почему годичный? Потому что все вменяемые нам правонарушения относятся к 2014-15-16 гг., а дальше читайте статью «Исковая давность по субсидиарной ответственности».

На заседание явился представитель кредитора АСВ и представил дополнение к позиции конкурсного управляющего, в котором вдоль и поперек расписал позицию по сделкам должника. В том числе и по продаже трех автомобилей по бросовым ценам. В общем, всё то, что не сделал КУ, сделало АСВ.

А теперь немного ликбеза:

Требование о субсидиарной ответственности, предъявленное в рамках дела о банкротстве, носит, по своей сути, коллективный характер, т. к. заявляется в пользу нескольких лиц (кредиторов-участников дела о банкротстве).

Исходя из этой предпосылки, суд допускает ситуацию, когда иные кредиторы могут дополнить заявление и указать новые обстоятельства и доказательства. В рамках классических понятий АПК звучит как дичь, но в данной ситуации это работает.

Например, этим часто пользуется налоговая. Вот пример из недавнего.

Бизнес имеет долги перед налоговой и хочет их списать через банкротство. Для этого делается свой кредитор, который назначает на процедуру «дружественного» и хорошо оплачиваемого арбитражного управляющего. Ставится задача: быстро обнулиться без лишних вопросов.

Начинается банкротство, и в реестр должника, естественно, включается налоговая со своими требованиями. И дальше у налоговой возникает дилемма: она вроде бы видит основания для привлечения к субсидиарке, но сумма долга большая, поэтому заявление о СО надо будет согласовывать с Управлением. А если территориалка его потом еще и проиграет, то по голове точно не погладят, т. к. есть внутреннее указание по подобным делам формировать только положительную практику и заведомо проигрышные иски не подавать.

Налоговая придумывает беспроигрышный ход: созывает собрание, на котором обязывает конкурсного подать заявление о субсидиарке, и добавляет, если не подаст, то будут ему и жалобы, и убытки, и прочий ай-яй-яй…

Конкурсный успокаивает клиента: «Сейчас подадим «пустышку» и дело в шляпе. Будем косить под дураков, а на суде скажем, что подали потому, что налоговая обязала — других причин нет. Нам быстренько и откажут…».

Сказано — сделано. Пара листочков словесной ерунды направляется в суд.

На судебное заседание приходит налоговая и объясняет суду по формуле, как написано выше: «… иск коллективный… затрагивает наши интересы… а потому просим принять во внимание… и приобщить три коробки документов, которые мы собрали в результате камеральных проверок контрагентов должника… и выписки с его расчетного счета… и иную информацию о движении активов…».

Конкурсный — в шоке, клиент — в ahue.

Итог: привлечен к субсидиарной ответственности в полном объеме.

Далее клиент идет в «Игумнов Групп» и спрашивает, что теперь со всем этим делать. Именно так мы узнаем прекрасные истории, которыми с вами делимся. Говорить о том, что не надо опытов с другими юристами, а лучше сразу приходить к нам — я не буду, намек вроде и так понятен.

Поняв, что с доказыванием несвоевременной подачи заявления о банкротстве — пролет, конкурсный управляющий начал требовать экспертизы акта приема-передачи. Мол, вы подписали его не в сентябре 2016, а на коленке перед судом.

Фальсификация документов — это, если что, уголовка. Но вот только тут важно понимать, что подписание акта приема-передач не является обязательным в случае передачи документов от одного директора другому. То, что Александр и новый директор Екатерина подписали этот документ позже — не является нарушением.

И мы попросили суд отказать в проведении экспертизы на том основании, что стороны не отказываются от своих подписей и факта приема-передачи документов. Таким образом, установление иной даты подписания акта не отменит сути события, которое им зафиксировано.

Суд нас услышал и в удовлетворении просьбы КУ отказал, переписав наши доводы в соответствующее определение.

Оставались сделки, которые по мнению кредитора АСВ не отвечали принципу добросовестности и разумности. Речь шла о продаже трех авто:

1. Land Rover Range Rover за 5 900 руб.;
2. Citroen Berlingo за 5 000 руб.;
3. и Land Rover Range Rover Evoque за 350 000 руб.

По сделке номер три — Range Rover Evoque — мы как раз заняли активную оборону, о чем писали здесь. Но дело усугублялось тем, что сделку с Citroen Berlingo конкурсный управляющий уже успел оспорить (еще до нашего появления в проекте). А значит, работала преюдиция — можно считать, что недобросовестность директора по совершению оспоренной сделки была доказана. Повторно этот момент суд исследовать не будет.

Исходя из понимания этой простой истины, мы решили пойти другим путем: да, недобросовестность поведения директора имеется, но привела ли она к банкротству? Это ключевой момент, потому что:

• Если плохие сделки не привели к банкротству, то значит, мы говорим лишь о причинении убытков, которые уже были компенсированы нашим клиентом путем исполнения судебных актов о возврате автомобиля в конкурсную массу (да, после того, как сделка была оспорена, Александр отдал авто обратно).
• Но если мы говорим о субсидиарке, то нужно доказать, что данные сделки стали тем самым спусковым крючком, после нажатия которого компания лишилась платежеспособности и покатилась к банкротству.

В этом собственно и заключается разница между взысканием убытков и привлечением к субсидиарке.

Достаем финанализ и смотрим: на момент отчуждения авто их совокупная стоимость составляла всего 0,47% от размера активов будущего банкрота. Естественно, сами по себе эти сделки не могли привести к неплатежеспособности. И делаем отсылку к закону: чтобы считать, что конкретная сделка причинила вред кредиторам, нужно, чтобы она составляла более 25% балансовой стоимости активов компании.

Работа с доказыванием нашей позиции облегчилась тем, что АСВ наконец-то выиграло суд по взысканию убытков с арбитражного управляющего за исчезновение алкоголя и потеряло интерес к субсидиарке. На последнее судебное заседание они вообще не явились. Видно, ребята понимали, что 20 с лишним лямов у них уже в кармане и успокоились.

В общем, в суд мы выходили достаточно уверенно, а чтобы однозначно перевесить чашу весов в нашу сторону, я устно продублировала заявление о пропуске годичного срока исковой давности, отведенного для предъявления требований субсидиарного характера.

Конкурсный управляющий привел контрдоводы: сослался на Постановление Президиума ВАС РФ от 07.06.2012 № 219/12, в котором начало годичного срока отсчитывается не с момента введения конкурсного производства, а не ранее продажи имущества предприятия. Проще говоря: конкурсный управляющий 3 года собирал имущество должника, потом еще 2 года продавал его на торгах, потом все вырученные деньги распределил между кредиторами и вот только в этот момент (спустя 5 лет) понял, что денег-то на всех не хватает, а значит, надо подавать заявление о субсидиарке!

Мысль хорошая, но вырвана из контекста. В Президиуме была расписана конкретная ситуация, которая никак не коррелировала с нашей. Кроме того, Президиум слегка устарел за прошедшие 8 лет: сейчас суды поголовно исходят из того, что у конкурсного управляющего есть возможность приостановить рассмотрение в части определения размера субсидиарной ответственности. Так что никто не мешает подать заявление в установленный срок, установить вину ответчика, а потом приостановить его до окончания расчета с кредиторами.

Собственно, это мы и разъяснили суду.

Видя, как мы отбиваем все удары, конкурсный мрачнел, но хватки не терял. Когда с актом и сроками не прокатило, он решил ухватиться за… объем сохранившихся документов: «Любопытно. А с чего это у вас всё так чистенько и все документы на месте? Не порядок! Наверное, вы все документы у себя храните и специально их не передаете?».

Пришлось объяснять, что наш доверитель был директором и он имеет право сохранить те документы, которые были сделаны в период, когда он занимал пост директора. Да и он же не оригиналы сохранил, а копии. Собственно, мы сами рекомендуем так делать. В недавней статье «Субсидиарная ответственность бухгалтера при банкротстве» мы рекомендовали делать копии ключевых документов в случае декрета, больничного или увольнения. И директорам это тоже не помешает.

Да и вообще слава богу, что Александр оказался таким ответственным руководителем и сохранил все документы. А то бы сейчас суду нечего было бы рассматривать, учитывая «растерянность» первого управляющего, который умудрился профукать целый склад алкоголя.

В общем, на последнее судебное заседание мы пошли, чтобы пополнить копилку побед.

В итоге суд оглашает резолютивную часть: Александра и ликвидатора привлечь к субсидиарке, а в привлечении последнего директора — отказать. И мы стоим с Александром и смотрим друг на друга в полном изумлении. А конкурсный управляющий улыбается и уходит.

Мы выходим из суда. Клиент начинает нервно курить одну за другой, смотрит на меня в духе: «Это что вот сейчас было?». А я реально не понимаю, даже из-за чего привлекли.

Через неделю получаем определение суда, ознакамливаемся с ним и… выпадаем в осадок. В судебном акте указано, что Александр привлекается к субсидиарке за совершенные сделки. Причем обоснование полностью взято из отзыва АСВ, даже запятые те же.

Суд не принял во внимание ни наше заявление о пропуске срока исковой давности, ни доводы об отсутствии причинно-следственной связи между сделками и наступлением неплатежеспособности.

Битва была проиграна, но война — нет.

В апелляцию мы шли с очень горячим настроем и полным рукавом козырей:

Во-первых, в первой инстанции мы указывали на пропуск срока исковой давности и, более того, проговорили это в суде под запись.

Во-вторых, доказательства, которые мы приобщали, не исследованы судом, и им не дана соответствующая оценка.

В-третьих, сумма вменяемых сделок составляет менее 25% и не могла привести к банкротству.

В-четвертых, судья принял во внимание наши доводы, основанные на фин. анализе и пропуске срока исковой давности по двум первым основаниям, но проигнорировал аналогичную логику по третьему основанию (со сделками). Возможно, судья просто не услышал, что мы говорили. Что интересно, наша аргументация отсутствовала и в письменном протоколе заседания. Т. е. мы могли сослаться только на аудиозапись, но и это уже неплохо.

К слову, аудиопротокол, по сути своей, должен вестись на каждом судебном заседании. Должен, но не всегда ведется. Поэтому настоятельно рекомендуем иметь свой диктофон для записи всех важных и открытых судебных заседаний. Уведомлять о записи не нужно.

Чтобы получить судебные акты по этому делу, оставьте свою почту в форме ниже:

В общем, прихожу я на заседание и начинаю раскачивать зал. И что размер этих сделок составляет меньше 25% от балансовой стоимости активов компании, и что компания была платежеспособна и сделки с авто никак ей не навредили, и про срок исковой давности…

Больше всего тройка судей мусолила срок исковой давности. В своих возражениях конкурсный сослался на очередную судебную практику. На этот раз — что если рассматриваемое действие попадает под переходный период закона о банкротстве, когда происходила замена срока исковой давности с 1 года на 3, применять нужно 3 года.

Ну а мы — руководствуясь здравым смыслом и законом — применяем ту редакцию, которая фактически действовала в тот период. И там 1 год.

В общем, суд принимает решение отложиться, чтобы мы ознакомились с письменными пояснениями и представили свои.

Я нахожу практику, на которую ссылается КУ, и понимаю, что он проворачивает тот же финт, что и в первой инстанции с президиумом ВАС — фраза вырвана из контекста. И в судебном акте вообще про другое написано. И более того — там вообще нет той цитаты, на которую ссылается КУ. И еще более — там как раз всё разъяснено в нашу пользу.

В общем, я это все разжевываю на бумаге, прихожу в суд, и приходит КУ… с еще десятью этажами судебной практики. Я озвучиваю суду, что мы со всем ознакомились, вот, приложенная ранее практика применена некорректно, на что КУ говорит: «Нет-нет, я уже другое принес, вот это лучше почитайте».

Да еще суд добавляет: «Вот, же, Екатерина, смотрите, вот представлена другая практика. Смотрите-ка, позиция совсем другая». И на этом моменте я понимаю, что если всё это не остановить, мы на пару лет застрянем в битве макулатуры. И я выдаю: «Уважаемый суд, ну хорошо, позиции судов могут быть разные — у нас не прецедентное право. Но судья первой инстанции применил срок исковой давности по двум первым основаниям, просто он почему-то не учел, что мы заявляли о пропуске срока и по 3-му основанию. И если следовать его логике, он бы его применил и там».

В итоге апелляция применила годичный срок, расписала всё по сделкам и отменила судебный акт в части привлечения Александра к субсидиарке. Постановление суд расписал мощно, и обжаловать шансов его не было. Это, видимо, понял и конкурсный, поэтому в кассацию он не пошел.

Думаете, это конец истории?

После суда клиент решил подбросить меня до офиса. В машине я открываю картотеку арбитражных дел и там вижу строчку «… оставить определение суда первой инстанции без изменения, жалобу без удовлетворения».

Я думала, что у Александра будет инфаркт. Или у меня.

Я начинаю его успокаивать, говорю, что бывают ошибки, помощник судьи вполне мог поставить галочку не в том месте… Параллельно звоню в суд. В суде, как назло, трубку не берут. Сама на взводе, но не теряю лица. Александр довозит меня до офиса в полном молчании, я пулей несусь, продолжая осаждать суд.

И дозваниваюсь. И действительно: «Извините, описка вышла. Сейчас исправим». Фух, что за «веселый» процесс: один забыл, вторые — напутали… Но главное — победа за нами!

1) В суде работают обычные люди. Если вас не понял или не услышал один человек — это не повод сдаваться, идите в следующую инстанцию.
2) Свой арбитражный управляющий и большинство в собрании кредиторов уже давно не гарант того, что вас не привлекут к субсидиарке. Сейчас эту проблему можно закрыть только грамотной подготовкой к банкротству, ну и четкой работой в судебном процессе, когда все начнется.

Информация в статье актуальна на дату публикации. 
Чтобы быть в курсе последних трендов по субсидиарке, банкротству и защите личных активов — приезжайте в гости.

Ирина Скорик обратилась к нам 28 ноября 2017 года: ровно за 7 дней до заключительного судебного заседания по делу о привлечении ее к субсидиарной ответственности. Процесс длился уже около полугода, и до этого момента в суд ходил юрист, рекомендованный знакомыми. Ирину же смущало то, что не было какой-то ясности и четкости в позиции. Между тем, речь шла о взыскании 26,5 млн рублей, что для нашего клиента предпенсионного возраста было значительной суммой, сулящей оставить ее без имущества на закате трудовой деятельности.

Нам была поставлена задача: проанализировать текущую ситуацию и разработать правовую позицию, с которой клиент смог бы выиграть суд. Судебные заседания проходили в Ростове-на-Дону, и по финансовым причинам клиент отказался от нашего личного участия в судебном процессе.

На старте проекта нам предстояло решить самую главную задачу: проанализировать ситуацию и разобраться, что же происходит. Дело осложнялось тем, что заказчик вообще не имел никаких документов на руках. В суд ходили юристы, которые что-то писали и о чем-то говорили, но что реально творилось в судебном процессе, клиент представления не имел.

Знание бизнеса и понимание причин возникновения неплатежеспособности тоже было поверхностным. Формально занимая должность генерального директора, по сути заказчик представлял политические интересы реального бенефициара и не погружался в рутину бизнес-процессов.

Разрабатывать правовую позицию в таких условиях было подобно попытке сорвать банк в лотерее «6 из 36». Поэтому надо было полностью фотографировать материалы банкротного дела. Эту задачу взяла на себя Ирина.

Обычно в регионах процесс ознакомления с судебным делом максимально упрощен: подаешь заявку и в течение одного, максимум трех, дней получаешь документы для снятия фото. Но в Ростове-на-Дону все сложилось как-то неудачно: то отсутствовал помощник, то болел судья, то дело не могли найти, то выдали не то, что нужно, и так далее.

День шел за днем, критическая дата приближалась, а мы продолжали оставаться в неведении и фантазировать на тему, как мы будем побеждать. Самая очевидная мысль, которая была у нас в голове на тот момент – это развернуть позицию вокруг номинальности директора. Теоретически, в ситуации Ирины возможно было доказать, что контролирующим должника лицом являлся другой человек. 

Наступил вечер понедельника 4 декабря, и от Ирины наконец-то пришли сканы судебного дела. Мы почитали и ахнули. Наша позиция о номинальности директора умерла не родившись, т.к. в материалах дела имелось решение единственного участника о назначении нашего клиента генеральным директором. При этом, от имени владельца компании решение подписал по доверенности непосредственно сам будущий гендир. Кроме того, в суд были представлены письменные пояснения за подписью Ирины о факте получения бухгалтерской и корпоративной документации от предыдущего директора с пояснениями о том, где эти документы находятся сейчас. Также был дан ряд объяснений по совершенным сделкам. Таким образом, Ирина засвидетельствовала, что на должность гендиректора назначила себя сама и при этом вела хозяйственную и коммерческую деятельность от имени Общества. А значит суд уже никогда не воспримет ее как номинальное лицо.

На этом фоне кредиторами был собран полный «букет» оснований для привлечения нашего клиента к субсидиарной ответственности. Здесь были и действия по совершению подозрительных сделок в предбанкротный период с целью причинения ущерба кредиторам, и несвоевременная подача заявления о банкротстве, и утрата первичной документации по дебиторской задолженности должника, что сделало невозможным формирование конкурсной массы. В общем, фактуры для работы было предостаточно.

До судебного заседания у нас оставались одни сутки. А если быть точнее – одна ночь. Которой мы надлежащим образом и воспользовались.

Утром 5 декабря Ирина получила правовую позицию со следующими контрдоводами:

1) Совершение сделок в предбанкротный период. 

Мы разобрали все сделки, которые уполномоченный орган счел подозрительными, и обосновали, что даты их совершения предшествовали дате назначения нашего клиента на пост генерального директора. А значит Ирина не имела к ним отношения и не могла отвечать за последствия, которые эти сделки причинили Обществу.

2) Если с подозрительными сделками все получилось легко и просто, то с неподачей заявления о банкротстве в месячный срок пришлось попотеть чуть больше. 

Мы проанализировали финансово-хозяйственную деятельность должника и пришли к выводу, что признаки неплатежеспособности компании действительно возникли еще ДО того момента, как Ирина стала гендиректором. А значит кредиторы в общем-то были правы, говоря о том, что она должна была подать заявление о банкротстве в течение 1 месяца после своего назначения. Для нас это был, конечно, минус.

Но не в наших принципах сдаваться на первом же барьере. Проверив движение денег по расчетным счетам организации, мы нашли ряд положительных для нас моментов. А дальше немного магии, и вот Ирина уже реализует неликвидные активы с целью восстановления платежеспособности своей компании и проводит мероприятия по взысканию дебиторской задолженности, чтобы погасить требования кредиторов.

Напоследок мы обосновали тот факт, что с момента назначения Ирины на пост гендиректора у Общества не появилось новых неисполненных обязательств.

Таким образом, действия нашего клиента были добросовестными, соответствовали условиям гражданского оборота и были направлены на погашение требований кредиторов, а не на причинение им ущерба.

3) Если с неподачей заявления о банкротстве мы вытянули ситуацию с «троечки» на «5 с минусом», то с непередачей документации по дебиторке была реальная проблема. 

Мы не могли заявить, что эти документы не существовали или что мы не получали их от предыдущего директора, т.к. в материалах судебного дела уже имелся акт приема-передачи, который полностью опровергал эти рабочие гипотезы. Заявлять об их утрате тоже было бессмысленно, т.к. в этом случае необходимо представить доказательства того, что наш клиент предпринимал конкретные меры к восстановлению отсутствующих документов. А мы хоть и волшебники, но делать такие улики за одну ночь не умеем.

В итоге мы решили ломать эту проблему «в лоб», с надеждой на помощь «русской матери». Но полагание на везение никогда не было нашей единственной тактикой, поэтому решено было сделать ход, повышающий шансы на успех: в письменной позиции мы очень кратенько указали на то, что часть документов уже была передана конкурсному управляющему, а остальные документы им не истребовались. А далее строго-настрого наказали клиенту не поднимать эту тему в ходе судебного процесса, а сосредоточиться только на двух вышеописанных основаниях.

Смысл таких действий очень простой: любой судья ведет достаточно много процессов и не может помнить в деталях все обстоятельства дела по каждому конкретному спору. Поэтому решение обычно принимается на основании тех аргументов, что наиболее громко звучат на заключительном судебном заседании. Грубо говоря, если есть Маша, Оля и Наташа, но все кричат только о Маше и Наташе, велика вероятность, что про Олю никто не вспомнит и решение будет вынесено без ее учета.

Обоснованно полагая, что по двум первым вопросам у нас достаточно сильная позиция, мы смело рассчитывали на вердикт в свою пользу. При условии, конечно, что никто не обратит внимание судьи на «узкие» места в нашей защите. А для этого и нужно было отвлечь все внимание оппонентов на первые два вопроса.

После получения нашей позиции у Ирины было 4 часа на то, чтобы проговорить с нами основные аспекты, и в 14:00 она уже была в судебном процессе. Дальше все развивалось, как и задумывалось: оппонентам были озвучены наши доводы по двум первым вопросам, которые они с пеной у рта стали оспаривать.

Судя по характеру вопросов судьи к истцам, суд все более принимал нашу позицию (со слов клиента), но дал, тем не менее, оппонентам пятидневный перерыв для предоставления дополнительных доказательств. За это время мы еще раз проработали с Ириной возможные сценарии развития событий на следующем судебном заседании, потенциальные к нам вопросы и наши ответы на них.

11 декабря 2017 года, после перерыва, судебное заседание было возобновлено и суд, не найдя оснований для привлечения Скорик Ирины к субсидиарке, в полном объеме отказал всем трем заявителям в удовлетворении их требований, а наш отзыв в почти полном объеме лег в основание судебного определения. Чтобы его получить, оставьте свою почту здесь:

Самый приятный момент в этой истории заключается в том, что наши оппоненты заявили все возможные обстоятельства для привлечения к субсидиарной ответственности и, получив отказ, лишились права на подачу повторного иска по тем же самым основаниям. Таким образом, тема субсидиарной ответственности для Ирины закрыта раз и навсегда.

Когда я только начинал заниматься арбитражными рубками, я часто слышал фразу: «суд – это рулетка». В то время мне, неопытному юристу, слова эти казались дикими.

Спустя 10 лет я точно знаю, что российский суд – это НЕ рулетка. Это преферанс. Здесь, как и в карточной игре, интеллект и подготовка имеют огромное значение, но также важно уметь читать людей, интуичить ситуацию и быть в фаворе у фортуны, чтобы иметь «хороший прикуп». И когда все сходится, ты на коне! 

Информация в статье актуальна на дату публикации. 
Чтобы быть в курсе последних трендов по субсидиарке, банкротству и защите личных активов — приезжайте в гости.