Субсидиарная ответственность: спасение от миллиардного долга

Жило-было ОАО «Хлебокомбинат». Закупало у своих поставщиков продукты, выпекало хлеб и продавало его сетевым магазинам. Но сети расплачивались с хлебокомбинатом не сразу: им нужно было время на проверку поставок. Однако производство не остановишь; закупать ингредиенты для выпечки батонов и булок нужно постоянно. Замкнутый круг какой-то: деньги за проданное еще не пришли, дебиторка большая, но поставщикам надо платить всегда.

А тут еще осенью 2019 года у комбината «отвалился» крупный покупатель. В этот момент все и рухнуло. Уже в декабре того же года один из контрагентов начал хлебокомбинат банкротить.

Не прошло и года, как было открыто конкурсное производство. Еще через год с лишним выяснилось, что долгов  у предприятия набралось больше миллиарда, платить нечем. В поисках того, кто все компенсирует, взялись за руководство и бенефициаров.

Заявление о привлечении к субсидиарной ответственности было с размахом: арбитражный управляющий обозначил сразу 10 жертв, из них 4 — иностранные компании, которые обнаружились среди акционеров хлебобулочного. Шестеро  — руководители и члены Совета директоров АО. Разборку с компаниями-акционерами выделили в отдельное производство, а топ-менеджмент конкурсный управляющий решил привлечь ни много ни мало — на миллиард рублей.

Нашим клиентом стал Вениамин, член Совета директоров. Ему в числе остальных участников Совета директоров вменяли статус контролирующего должника лица (КДЛ), как следствие — доведение компании до банкротства и ни много ни мало, а миллиард субсидиарки. Дескать, был членом Совета директоров ОАО «Хлебокомбинат»? Числился в списке аффилированных лиц предприятия? Теперь отвечай за долги.

Посмотрим, что написал конкурсный управляющий в заявлении о привлечении к субсидиарке. Так, дата банкротства, неэффективный менеджмент предприятия, невзысканная дебиторская задолженность почти в 400 млн рублей на сентябрь 2019-го, увеличение кредиторской, «уменьшение конкурсной массы», которое непонятно в чем выразилось, и, как следствие, доведение хлебокомбината до банкротства.

Мутное какое-то заявление. Без конкретики. Она, конечно, может появиться впоследствии. Но если не появится, то, скорее всего, нашего клиента можно полностью освободить от субсидиарной ответственности. Работаем!


Давайте начнем с главного — даты возникновения у хлебокомбината признаков банкротства. Этой датой конкурсный управляющий назначил 8 июня 2019 года. Дата имеет значение: по состоянию на 8 июня Вениамин действительно являлся членом Совета директоров.

И все вроде складно, если бы не дата. Почему именно 8 июня?! По данным финансового анализа? Такой вывод сделали эксперты? Согласно решению суда?

Получалось, что просто потому, что так захотел арбитражный управляющий.

Нет, формально он ее обосновал, но как-то странно. Точнее, он просто дал суду список неисполненных обязательств по 30 с лишним договорам хлебокомбината и по нескольким из них отсчитал 3 месяца со дня просрочки платежа. Естественно, все даты получились разные, с разбросом от апреля до декабря 2019 года.

Из них управляющий почему-то выбрал 8 июня 2019-го — дату просрочки платежа по одной из сделок — и назначил этот день моментом банкротства.

Однако этот момент нужно четко определить. Выбрать дату, которая просто больше понравится (11.11, например, или 02.02), нельзя. Так называемое объективное банкротство компании наступает в момент превышения размеров ее обязательств:

а) над стоимостью чистых активов (определяется по данным финансовой отчетности);

или

б) над реальной стоимостью активов, потому что их стоимость по документам и в реальности может отличаться.

Подход с реальной стоимостью активов рекомендует Верховный Суд, кстати.

Скачать постановление ВС РФ, в котором об этом говорится:

Но управляющий ни финанализа, ни данных бухгалтерских документов, чтобы обосновать дату 8 июня, суду не дал. Хотя к заявлению прилагалось 45 штук приложений, из которых самым информативным был разве что отчет арбитражного управляющего.

Может быть, конкурсный не показал суду документы, потому что их не существовало, и с соотношением активы/обязательства летом 2019-го было все в порядке? Ведь в июне и августе того же 2019 года хлебокомбинату дали кредиты аж два разных банка?

А уж кредитный комитет банка перед выдачей денег однозначно проверяет финансовое положение компании, и если ему что-то кажется подозрительным, то денег не дадут. Ну а уж в случае, когда у предприятия такая дырища в балансе, то кредит ему не выдадут наверняка.

Да, долги перед контрагентами у хлебокомбината имелись, но только наличие просроченного на три месяца долга не говорит о том, что компания — банкрот. И где ответ на вопрос: как банкроту выдали кредиты и не один?

Скачать подтверждающую нашу правоту судебную практику:

Попробуем доказать и то, что Вениамин — не КДЛ. Управляющим часто достаточно того, что человек где-то в компании состоял, кем-то являлся, а реальным положением дел они не озадачиваются и присваивают звание контролирующего всем подряд.

КДЛ — это у нас кто? Лицо, которое может давать должнику обязательные указания, диктовать свою волю в отношении разных сделок (заключать их или не заключать, и если да, то на каких условиях); тайно руководить компанией, в конце концов.

Вениамин был членом Совета директоров хлебокомбината, ок. Но дальше-то что? Он одобрил какую-то сделку, из-за которой дела у комбината стали плохи, а потом все пошло по нарастающей, и он стал банкротом? Нет. Он выводил активы компании? Нет.

И даже того, каким образом Вениамин, заседая в Совете директоров, мог влиять на дела  компании, конкурсный управляющий не рассказал. Ведь управлял комбинатом генеральный директор, а не Совет. Вениамин — не гендиректор, не член исполнительного органа комбината, не мажоритарный акционер, кроме него в Совете директоров состоят еще четверо. То, что наш клиент — КДЛ, управляющий просто не доказал.

Ну, тогда нет и оснований для привлечения. Если отталкиваться только от того, что имелась кредиторская задолженность, то банкротить надо каждое первое предприятие, потому что такие долги есть у всех. Рано или поздно, но практически каждая компания кому-то что-то не успевает оплатить.

Все это мы изложили в отзыве и стали ждать первого заседания по делу.

Такого мы не ожидали, но оказалось относительно легко. В суде похлопали глазами и признали, что из заявления конкурсного действительно непонятно, что именно делали или не делали члены Совета директоров, чтобы довести хлебокомбинат до банкротства. Управляющий конкретики не представил, а на основании исключительно того, что все шестеро привлекаемых состоят в Совете директоров и числятся в списке аффилированных лиц комбината, никто никого привлекать к субсидиарке не будет.

Скачать судебный акт первой инстанции по этому делу:

Казалось бы, все на мази, мы выиграли, наш клиент свободен. Но судебное заседание проводилось не просто так. Видимо, привлечь кого-то все равно было надо.

Вениамина и остальных членов Совета директоров за доведение до банкротства к субсидиарке не притянули. Однако на сестру нашего доверителя, Ларису, которая на несчастную дату 8 июня 2019 года исполняла обязанности генерального директора, повесили субсидиарную ответственность — за неподачу заявления о банкротстве компании.

Управляющий требовал с Ларисы 100 с лишним миллионов рублей — и добился своего. Правда, определение окончательной суммы приостановили, как водится, до окончания расчетов с кредиторами.

При этом суд даже не пытался подвергнуть сомнению дату наступления банкротства — 8 июня 2019 года. Но мы-то видели заявление конкурсного и материалы дела, поэтому прекрасно понимали, что дата взята с потолка. Можно было убедить суд в том, что момент объективного банкротства наступил не 8 июня. Плюс в период исполнения обязанностей руководителя Лариса заключила от имени комбината всего две сделки — на 7 с небольшим млн рублей. Тогда при худшем раскладе 100 млн субсидиарки превратятся в 7, а при лучшем — вообще в ноль!

Надо только сменить юристов на таких, кто на субсидиарной ответственности собаку съел. Специалисты широкого профиля здесь, как видим, бессильны. Это мы Ларисе и озвучили.

И она нам поверила. Мы вернулись в дело и начали готовиться к обжалованию.

Анализируем судебный документ первой инстанции. Итак, Лариса, сестра Вениамина, была руководителем — и.о. гендиректора. Суд первой инстанции привлек ее к субсидиарной ответственности за неподачу заявления о банкротстве: такое заявление, по мнению конкурсного управляющего, она должна была подать не позднее 8 июля 2019 года, когда прошел месяц с озвученной управляющим даты банкротства хлебокомбината.

На наш взгляд, причина того, что суд сделал неверный вывод, состояла в том, что есть:

а) основания для подачи заявления о банкротстве;

б) признаки банкротства (неплатежеспособности) компании;

а здесь их смешали в кучу.

Основания — это минимум 300 тысяч долгов и трехмесячная просрочка их уплаты.

Внимание, это только основания, а не признаки банкротства. А признаки банкротства — упрощенно, превышение пассивов над активами.

Здесь получилось, что управляющий выдал основания за признаки: якобы компания стала неплатежеспособной в тот момент, когда прошло 3 месяца с даты неисполнения денежных обязательств, причем перед одним кредитором.

Мы не забыли предъявить претензии к суду первой инстанции и по поводу даты.  Почему момент банкротства привязали к 8 июня 2019 года — дате, когда прошло три месяца с момента исполнения обязательств по договору поставки, заключенному с ООО «Городпродукт». Задолженность по этому договору была 650 тысяч рублей. Мы спрашивали: это что, только из-за неисполнения обязательства перед этим — одним! — кредитором Лариса должна была бегом бежать в суд с заявлением о банкротстве?

Ведь Верховный Суд еще в 2016-ом году говорил, что такое недопустимо — ставить знак равенства между понятиями «неплатежеспособность» и «долг одному кредитору».

Но тут такой знак поставили, не моргнув и глазом. При этом суд не выяснил причину неуплаты именно этого долга, не определил дату объективного банкротства, да и вообще проигнорировал отсутствие документов, по которым можно было бы установить неплатежеспособность.

И то, что хлебокомбинату дали в период директорства Ларисы два кредита, тоже прошло мимо: еще защищая Вениамина, мы просили судью истребовать у банков решения их кредитных комитетов, по которым стало бы ясно, что с финансами у комбината было в тот момент как минимум приемлемо, но от нас отмахнулись.

Ну ладно, мы сами подняли два бухгалтерских баланса, за 2018 и 2019 годы, и из них — просто внезапно! — стало ясно, что стоимость активов хлебокомбината была больше, чем размер долгов.

Хотя это неудивительно, учитывая, что основную массу долгов комбинату предъявили в 2020 году. А это уже за пределами срока работы Ларисы руководителем.

В общем, главное здесь — по-прежнему дата объективного банкротства, которая толком не установлена. За нее взята притянутая за уши.

Одновременно пришлось пройтись и по размеру субсидиарной ответственности, который пытались вменить Ларисе. 100 с лишним миллионов — якобы столько долгов образовалось у хлебокомбината за время, прошедшее с 8 июля 2019 года (условный первый день просрочки подачи заявления о банкротстве) по 15 сентября 2019 года (последний день Ларисы в качестве и.о. гендиректора компании).

Общая сумма сделок, которые заключила Лариса на посту гендиректора комбината, составила 7 млн с небольшим. 100 миллионов и 7 — разница есть?

Меж тем в определении суда первой инстанции вообще никаких сумм не фигурировало, только было сказано о том, что они будут определены потом, после окончания расчетов с кредиторами. Это можно было понимать как угодно. Даже так, что на Ларису могут взвалить всю сумму долга хлебокомбината.

Управляющий в долгу не остался и отозвался: а вот не надо передергивать и называть долг в 650 тысяч рублей перед «Городпродуктом» неплатежеспособностью! Я же написал еще в заявлении о привлечении к субсидиарке, что там была куча компаний. Хлебокомбинат в 2019-ом был должен и элеватору, и мельничному комбинату, да и кому только он не был должен. Вот сокращенный список, там всего полтора десятка кредиторов — из нескольких десятков. Гендиректор об этой растущей задолженности прекрасно знала.

Конкурсный высказался, снова вывесил табличку: «8 июля 2019 года был пропущен срок подачи заявления» и… получается, опять ничем не обосновал дату, кроме наличия на нее задолженности перед одной-единственной компанией.

Что нужно доказать в случае с неподачей заявления, чтобы привлечь за это руководителя? — задался вопросом апелляционный суд. А вот что:

1) у компании имеется неплатежеспособность или недостаточность имущества, размер просроченной задолженности превышает 300 тысяч рублей, а просрочка — 3 месяца;
2) момент, в который все это выяснилось, — та самая дата объективного банкротства в нашем случае;
3) факт, что руководитель не подал заявление о банкротстве в положенный срок;
4) объем обязательств, которые возникли у компании-должника после истечения месяца с «момента» (то есть сумма долга, которая появились в это время благодаря руководителю).

И особое значение имеет «момент» — та самая дата объективного банкротства, ведь все вертится вокруг нее: и месяц от этой даты отсчитывается, и размер субсидиарной ответственности определяется.

Но даты объективного банкротства и на самом деле нет! — сказали в апелляционном суде. Почему вы зацепились именно за 8 июня? Привязывать дату к долгу перед одним кредитором недопустимо! Да у хлебокомбината вообще большая часть долгов в 2020-ом появилась!

И судьи апелляционной инстанции… переписали в постановление доводы нашей жалобы, отменив определение первой.

Вот и вторая клиентка была от субсидиарной ответственности освобождена. У нас опять получилось.
Но управляющий хлебокомбината был недоволен: сначала улетел миллиард, а потом и сто миллионов? Не угомонившись, теперь уже он настрочил жалобу: якобы суд первой инстанции правильно заключил, что Ларису надо привлечь к субсидиарке по обязательствам хлебокомбината, там же подтвердили, что все условия имелись, верните нам первое определение, отмените постановление апелляции.

Повторил, что Лариса знала о плохом состоянии компании, и опять, в третий раз, не обосновал свое 8 июня как дату объективного банкротства.

«Да что же арбитражный управляющий так вцепился в это 8 июня?» — подумали мы и решили очень-очень внимательно рассмотреть сделку с «Городпродуктом».

И что вы думаете? Оказалось, что конкурсный управляющий неправильно подсчитал окончание трехмесячного срока со дня неисполнения обязательств. Задолженность по договору (650 тысяч рублей) образовалась не в марте 2019-го, а в июне, потому что состояла из нескольких платежей, и последний из них должен был быть проведен 21 июня 2019-го. Из этого следует, что:

1. Три месяца заканчивались не 8 июня 2019 года, а 21 сентября 2019-го.
2. Соответственно, срок на подачу заявления о банкротстве (оговоримся: даже если предположить, что момент неплатежеспособности, в нарушение закона, считать по задолженности перед одним, этим, контрагентом) истек 21 октября.
3. Поскольку Лариса ушла с поста и.о. гендиректора хлебокомбината  еще 15 сентября, ее вообще ничего из произошедшего не касается!
4. Кстати, задолженность хлебокомбината перед «Городпродуктом» частично была погашена, а поставки продолжались и в июне 2019-го. Но зачем управляющему об этом упоминать? Обвинять легче.

Мы детально проанализировали сделки и с элеватором, и с мукомольным заводом, да и со всеми остальными. Указали на все, что не было упомянуто в заявлениях и жалобах конкурсного (а там опускались «несущественные» детали в виде частичного погашения долгов). Комбинат работал до последнего, до сентября 2019 года, отгружал хлеб, а выручка у него резко снизилась только в октябре, когда от него отказался важный покупатель.

Но наша клиентка в октябре гендиром уже не являлась. И активов Лариса никаких не выводила — за что вообще ее привлекать?

Таким развернутым отзывом мы и запустили в конкурсного управляющего.

Кассация подтвердила правоту апелляционной инстанции: доказательств возникновения у комбината признаков объективного банкротства в период до 15 сентября 2019 года нет, значит, Ларису привлекать к субсидиарке не за что. Документ апелляции оставить в силе.

Скачать судебный акт кассационной инстанции по этому делу:

Мы можем сказать, что выиграли это дело во всех инстанциях. Да, первая привлекла было Ларису к субсидиарке, но есть небезосновательное подозрение, что это произошло только потому, что на ее стороне играли не мы, а юристы, которые на субсидиарке не специализировались (своего первого клиента, Вениамина, мы освободили от субсидиарной ответственности полностью). Поэтому неспециалисты пропустили то, что бросалось в глаза — неустановленную дату наступления неплатежеспособности хлебокомбината, на которую, собственно, все и было завязано.

Эта дата всегда одна — не период «от», «до» или «где-то между», а четко установленный день.

Еще в этом кейсе нас поразил арбитражный управляющий должника, который вместо того, чтобы скорректировать свою позицию, упорно продолжал петь одну и ту же песню во всех инстанциях. Повел бы себя чуть по-другому, может, и отбил бы 7 млн. А так все лавры достались нам (но приятно, черт возьми).

Что тут еще можно сказать? Руководители! Да, обычно вы не специалисты в бухгалтерии. Тем не менее научитесь хотя бы бегло читать квартальную отчетность (вы же ее подписываете) и регулярно ее просматривайте, чтобы превышение пассивов над активами не обнаружилось внезапно.

И обязательно следите за дебиторской задолженностью. Вовремя ее взыскивайте, чтобы не докатиться до банкротства. Ну а в случае каких-то сомнений или подозрений, что что-то идет не так, обращайтесь в «Игумнов Групп» за помощью.

Информация в статье актуальна на дату публикации.

Чтобы быть в курсе последних трендов по субсидиарке, банкротству и защите личных активов — приезжайте к нам в гости.